Воспоминания рядового русской армии об австрийском плене, 1915 – 16 гг.

В основу материала легли воспоминания А. Линова – о его злоключениях во вражеском плену в годы Первой мировой войны.

И они оттеняют все то, о чем мы писали ранее на данную тему (Военнопленные Русского фронта Великой войны ; Из истории зверств германо-австрийской военщины в годы Первой мировой. Ч. 1. Отрезанные уши ; Из истории зверств германо-австрийской военщины в годы Первой мировой. Ч. 2. Жертвы "нового порядка" ; Из истории зверств германо-австрийской военщины в годы Первой мировой. Ч. 3. Ужасы кайзеровского лагеря).

Одна из пыток русских пленных в австро-германских лагерях Первой мировой войны

А. Линов, вспоминая начало 1915 г., отмечал, что первые резервы русской армии иссякли - и на подготовку все более и более необходимой живой силы тратилось не более 6 недель, в итоге, наскоро сколоченные в запасном батальоне маршевые роты «гнались на фронт, на затычку больших прорывов, которыми немцы давали сдачу за первые русские успехи. По дороге на фронт солдаты выбрасывали за дверь вагона «для лошадей» обременительную для них амуницию - лопату, кирку и даже палатки, не очень беспокоясь об ответственности за их недостачу. Прежних солдат с кадровой муштровкой и слепой дисциплиной не было, - шла молодежь и бородачи, не желавшие ничего знать. Участок фронта в Галиции, куда мне пришлось попасть, приходился в районе Ярослава, у реки Любачевки. Время - конец мая 1915 года. Знаменитое наступление немцев после недавних русских побед».

Также очевидец вспоминал: «Помню этот день, ураганную артиллерийскую подготовку, сравнивавшую окопы с землей, прибитых и пришибленных психически людей, поздний приказ отступать, обратный переход через покрасневшую от крови речку и все же напрасно - прорыв был глубок, и мы сидели окруженными уже давно. Небольшая группа пленных постепенно нарастала, собираемая со всех точек боевого участка в длинную колонну измученных, голодных и обобранных немцами солдат».

Длинная толпа пленных потянулась в австрийский тыл, и к вечеру первого дня, придя к окрестностям Ярослава, увидели уже целый табор русских пленных, разделенный на отдельные «загоны», окруженные столбами с колючей проволокой: «В темноте то тут, то там мелькали огни цигарок; костров, несмотря на холодную ночь, разжигать не давали. Люди спали на голой земле, согреваясь один у тела другого. На утро пленным дали австрийские «кавы» (кофе) без хлеба, и на следующий день к вечеру без всякой еды погнали дальше, через Ярослав к западу. С этого момента пленных начинают именно «гнать» с одного места на другое дальше, вглубь страны. Поездные составы назначались, понятно, только для фронтовых солдат и боевых грузов, русских же пленных перегоняли пешком с места на место, как стадо баранов. Пленных совершенно не кормили; в день давали два раза по полукотелка «кавы» и по четвертушке австрийской солдатской буханки - что-то около 200 грамм гнилого кукурузного хлеба».

Ночь пешего перехода в Пржеворск (в 18 километрах за Ярославом) прошла под охраной кавалеристов, которые гнали толпу пленных лошадиным аллюром, подстегивая отстающих нагайкой. Если в течение предыдущих двух дней на несколько тысяч пленных привозилось только 2 бочки воды в день и у этих бочек происходила отчаянная давка (во время которой погибло 2 человека), то во время ночного перехода к Пржеворску измученные жаждой пленные солдаты бросались к каждому колодцу - и безостановочные удары плетью не могли отогнать жаждущих от воды. В итоге, «каждая лужа сомнительной чистоты, подчас с привкусом лошадиной мочи, осушалась припадавшими к ней измученными и загнанными людьми».

В этапе Пржеворск, на разрушенном сахарном заводе князя Любомирского, на небольшом клочке земли, как в скотном загоне, австрийцы держали несколько тысяч пленных, морили их голодом, гнали партиями на тяжелые работы. Этот пункт был недалек от фронта - и однажды утром появился русский аэроплан и начал метать бомбы, «очевидно, принимая нас за австрийские части, а может быть имея целью железнодорожную станцию. Пара снарядов все же угодила в продовольственный ж.-д. состав, и наши солдаты, очищая разрушенные пути, принесли в своих рубахах горелую муку, из которой мы варили превкуснейшую похлебку, носящую в других условиях название «переплетного клейстера». Голод, мириады вшей и ночевка под открытым небом на сырой болотной земле породили ряд болезней среди пленных, и по этой причине через две недели нас уже повезли по железной дороге дальше, через Тарнов и Краков, во временный лагерь военнопленных у Вадовицы. Этот лагерь состоял из брезентовых палаток, кишевших вшами, оставленными там ранее проходившими партиями. Здесь уже отделяли офицеров от солдат».

Этот лагерь остался в памяти рассказчика еще тем, что его комендантом был обер-лейтенант Леви, который при ежедневной проверке пленных, пропуская мимо себя колонну людей, растопырив ноги и с постоянным проклятьем и руганью по адресу «русских свиней», увесистой палкой избивал каждую неугодную ему физиономию. Еще в этом лагере пленных «очищали» - двумя способами. Первый - пропускали через баню, и второй - дезинфицировали в это время одежду, отбирая из нее и из вещевого мешка вторую рубаху, вторые шаровары, гимнастерку, поясок, щетку и все более - менее ценные предметы, попадавшие под руку.

Из Вадовицы А. Линову довелось попасть в лагерь Мархтрэнк в Верхней Австрии - между г. Линц и ж.-д. узлом г. Вельс. Лагерь только строился - самими пленными, из среды которых отбирали плотников, столяров и др. В итоге, постепенно вырастал особый город - с домами-бараками, улицами, отгороженными от внешнего мира двумя рядами столбов, густо оплетенных колючей проволокой.

Очевидец вспоминал: «Связи с Россией налаживались медленно. Ничтожные лагерные «права» приходилось отвоевывать путем отсидки протестантов и зачинщиков в штрафных бараках, представлявших собою обычные бараки, окруженные двойным рядом проволоки, затем сплошной деревянной стеной выше барака, затем еще одним рядом проволоки и четырьмя часовыми по углам. Режим и пища там соответствовали понятию штрафных. Кроме этого применялась известная немецкая пытка, так называемая штанга и подвешивание...

Кормили пленных ужасно. Названия, которые давались пленными этой пище, были «клейстер», «асфальт», «конятина» и др. Все это представляло похлебки из молотых костей всяких животных, стеблей подсолнухов, дохлой конины и т. п. Доверие к этой «пище» было таково, что однажды в лагере распространился слух, что среди молотых костей имеются и кости солдат, павших на фронтах. Этому верили многие. Когда давали брюкву - свиной корм, в бараках был буквально праздник. Во всяком случае, австрийская лагерная администрация из экскрементов пленных на специальной фабрике при лагере выделывала более ценный продукт (удобрение), чем та пища, которой кормили пленных. И этой пищей не кормили даром. Кроме использования пленных в самом лагере и вне его на сельскохозяйственных работах, русских посылали на другие австрийские фронты - итальянский, албанский, сербский - для рытья окопов, прокладки шоссейных дорог, взрывания тоннелей и разгрузки поездов со снарядами и амуницией. Сравнительно здоровые люди, уезжавшие на прифронтовые работы, возвращались инвалидами, с туберкулезом, малярией, ранами от снарядов, цингой и психическими заболеваниями. На кладбище в Мархтрэнке лежит не одна тысяча наших товарищей, неизвестно за что положивших свою жизнь. Я помню, когда мимо моих окон в госпитале провозили на вагонетке узкоколейки до 30 - 40 гробов в день».

Особо запомнился пленному следующий эпизод.

В 1915 г. из лагеря отправили на работу 500 человек - к вечеру следующего дня прибывших в Тироль в оставленный жителями прифронтовой район. Здесь приходилось проводить шоссейные дороги, взрывать скалы, разгружать вагоны с взрывчатыми веществами. Недалеко была слышна канонада, а над головой летали итальянские самолеты. После дня работы, утомленные люди обсудили положение - и большинство решило на следующий день на работу не выходить. Утром от работы отказались - и тогда австрийцы всех вывели на большой футбольный плац, окружили часовыми и пригрозили расстрелом. Половина пленных согласилась работать, остальных же отвели обратно и продержали весь день без пищи. На следующий день сдалась еще часть, и к концу третьего дня лишь группа из 74 человек твердо объявила, что работать не будет. К этому времени австрийцы получили из военного министерства приказ расстреливать отказавшихся от работы пленных - каждого десятого. Утром непокорных вывели, построили и объявили о том, что если после последнего предупреждения они откажутся работать, - начнется расстрел. Небольшая кучка людей все же стояла на своем. Тогда взвод австрийских солдат построился, взял винтовки. Отсчитали десятого, поставили спиной к заранее вырытой яме. Хотели завязать глаза – но от казнимого последовал отказ. Раздалась команда, сухой дружный треск выстрелов, - и тело жертвы опрокинулось в яму. Отсчитали другого - расстреляли, третьего - также расстреляли.

Расстрелы русских пленных за отказ от работ, носящих военный характер (что, к слову, запрещалось международным правом), было не редкостью.

Вывели четвертого, он безучастно направляется к яме, чтобы разделить участь товарищей. Невдалеке от места расстрела стояла группа австрийских сапер. Вдруг один из них отделяется, бежит к осужденному и кричит: «Хижневич! друг!» Тот поднимает на подбежавшего глаза и снова опускает их. «Хижневич! - кричит по-польски австриец. Тот отвечает: «Я вас не знаю, что вам нужно». Австрийцу ничего не оставалось, как отступить назад. Хижневич вынул из кармана бумаги, документы и просил офицера, командовавшего расстрелом, переслать все это в Россию по указанному адресу. Австриец-сапер снова подошел, осмотрел бумаги и долго разговаривал с офицером. Офицер задумался и готов был продолжать казнь, но русские, устрашенные гибелью своих товарищей, изъявили согласие подчиниться требованиям врага. К Хижневичу подошли, начали его расспрашивать, но получили от него странные ответы, и когда вечером пригласили врача, тот объяснил, что у Хижневича - тихое помешательство.

Последнюю группу так на работы и не отправили, а вернули ее в лагерь под усиленным конвоем - как бунтарей. Хижневича отправили в госпиталь, остальных его товарищей - в штрафной барак, где они отсидели полгода. Хижневича долго держали в госпитале, полагая, что он симулирует, но через продолжительный срок все же отправили в Линц - в госпиталь для умалишенных.

Такова была картина жизни русских воинов в австрийском плену – глазами рядового русской армии, попавшего в плен в самый тяжелый период войны на Русском фронте Первой мировой.