Армия Страны Восходящего Солнца 100 лет назад. Ч. 2. Меч в руках императора

Мы кратко рассмотрели эволюцию военно-экономической базы Японской империи (Армия Страны Восходящего Солнца 100 лет назад. Ч. 1. Скачок из средневековья в XX век), а теперь бросим взгляд на личный состав армии Микадо.

Солдаты и офицеры японской императорской армии

Изменения в социально-экономической жизни Японии в конце XIX – начале XX веков хотя и не привели к полной смене феодальной формации этого государства, но все же существенно отразились на человеческом материале его армии и на воспитании последней.

Значение этих сдвигов было огромно.

Первая половина истории японской императорской армии была заполнена заимствованием иностранных образцов. Превосходство вооруженных сил, организованных по европейскому образцу, над феодальным ополчением было очевидно, и японцы превратились в добросовестных учеников - сначала французов, а затем немцев. Японцы еще не были способны отличать в данной сфере важное от не важного, подходящего к их человеческому материалу от неподходящего, - и переводили иностранные уставы. Японский крестьянин, влезая в европейский мундир, должен был полностью приспособить себя к дисциплине, муштре, внутреннему порядку и отношениям между начальниками и подчиненными, сложившимся в совершенно других условиях. Офицеры тянулись за своими европейскими коллегами. Моментом наибольшего развития этой линии на подражание являлся 1900-й год, когда японские войска вместе с европейскими участвовали в борьбе с Боксерским восстанием и в походе на Пекин. Солдаты Микадо обращали на себя внимание выправкой по немецкому образцу, и при отдаче чести «печатали» учебным шагом, что совершенно не шло к их легким, юношеским, фигурам. Офицеры старались быть шикарными, изысканно одевались, и многие (по образцу прусской гвардии) носили монокль. Вероятно, в этой обстановке и родилось прозвище, данное в тот период европейцами японцам - «макаки».

Однако, обращая внимание на внешнюю сторону, иностранные наблюдатели упустили сущность, а именно – «политическое» (если применить современную терминологию) воспитание армии. «Словесность», которой обучали японского солдата, являлась отнюдь не переводной. Это был своеобразный катехизис (так и будем именовать его далее), заучиваемый наизусть и представлявший собой развитие и толкование солдатам императорского рескрипта 1882 г. о пяти добродетелях, требуемых от них: феодальной верности монарху, вежливости как средству общественной связи и необходимому условию гармонии между высшими и низшими, мужеству, лояльности и воздержанности. Этот рескрипт торжественно читали перед строем по большим праздникам, и его разъяснение, и притом чрезвычайно углубленное, составляло основу всех бесед офицеров со своими солдатами.

Для того, чтобы составить впечатление о сути этой словесности, приведем следующий отрывок:

«Вопрос: Принимать угрожающий вид, употреблять оскорбительные выражения, спорить при малейшем противоречии - значит ли это быть храбрым?

Ответ: Нет, это значит быть только грубым и несдержанным.

Вопрос: Безудержно стремиться вперед на поле битвы, нападать на неприятеля, не рассуждая, - значит ли это быть мужественным?

Ответ: Нет, это храбрость дикого зверя, но не настоящее мужество. Эта храбрость исчезает при малейшей неудаче, она не заключает в себе энергии и настойчивости.

Вопрос: В чем заключается истинное мужество?

Ответ: Человек истинно мужественный всегда мягок по отношению к другим. На поле битвы он не боится неприятеля, как бы тот ни был силен, и не презирает его, как бы слаб тот ни был. Он всегда спокоен, хладнокровен и неизменно стремится хорошо выполнить свою задачу».

В этом «солдатском катехизисе» сделан основной упор на развитие в солдате самолюбия (вплоть до болезненного предела), гордости, опасения опозориться в глазах своих товарищей и командиров. Именно в этом заключалась основа воспитательной работы в армии, и именно таким путем командование стремилось довести чрезвычайное развитие самолюбия японского солдата (в первую очередь крестьянина или ремесленника) до такой степени, что ироническое замечание ротного командира могло довести солдата до самоубийства или дезертирства, а жизнь с ущемленной честью среди товарищей ему казалась немыслимой. Знаменательно, что высшим дисциплинарным наказанием в армии являлось письмо ротного командира к родителям солдата - с указанием на то, что их сын своим поведением позорит свою семью и селение.

Японская армия эпохи 1904 года, составленная преимущественно из крестьян, являлась достаточно устойчивой и надежной. Исключение представляли части, комплектовавшиеся в промышленных районах. Угроза письма командира на родину не оказывала там существенного влияния. В войну 1904 – 1905 г.г. следует отметить, в качестве менее удачливых и напористых, 10-ю дивизию и 10-ю резервную бригаду, комплектовавшиеся, в основном, в промышленном центре Осака.

Но в физическом отношении японская армия до 1904 г. оставляла желать многого. Японский крестьянин, попав в армию, оказывался в новых для него условиях физического напряжения, и темпы его движений ускорялись. В то время как обстановка и жизненный режим были для него новыми, продовольствие становилось еще более исключительно рисовым, чем в его крестьянской жизни. Медицинский аспект смены режима мало кого интересовал. Те незначительные добавки овощей и моллюсков, которые в крестьянском рационе занимали видное место, в армии уменьшались и почти отпадали после выступления части в поход. Выдача риса доходила до 950 г. (!) в день на человека. Рис беден белковыми веществами, содержание которых в пище особенно важно в период больших физических нагрузок. В результате японская армия отличалась высокой болезненностью, даже в мирное время. А за 2 месяца кампании 1900 г. пришлось по болезни эвакуировать из Китая в Японию свыше 25% состава японских войск.

1904 год стал новым этапом в физическом развитии японской армии. Болезненность армии еще была велика, особенно в начале войны, но физический режим японского солдата был взят под пристальное военно-медицинское наблюдение. Сокращение рисовой дачи до 1/3 - 1/2 прежней порции, и частичная замена ее пищей с богатым содержанием белков (мясом, рыбой, печеньем и хлебом с большой примесью бобовой муки), увеличение снабжения овощами, частая выдача фруктов, леденцов, небольших порций водки и папирос повысили работоспособность японского солдата. При демобилизации к этому новому питанию (в мирное время оказалось трудно заставить солдат есть хлеб, и пришлось повысить дачу риса до 850 г.) присоединился метод постепенной, но чрезвычайно суровой физической тренировки.

После Русско-японской войны внутренний облик японской армии резко изменился. Изначально японские буржуазия и интеллигенция никогда не стремились к военной службе. При установлении в Японии всеобщей воинской повинности в 1873 г. был даже установлен откуп от призыва на военную службу - за взнос в казначейство 270 иен. Через 10 лет были осознаны невыгоды принудительного охвата военной службой лишь низших слоев населения, и официальный откуп был устранен. Тогда начались бесчисленные процессы о подкупах врачебных комиссий с целью получить освобождение от службы. Массовый характер получила порча зрения - путем ношения сильных очков.

Отбывание воинской повинности в Японии складывалось столь туго потому, что она являлась всеобщей только по названию. В реальности небольшие размеры японской армии позволяли призывать на действительную службу только одного из пяти пригодных кандидатов очередного призывного контингента. Попасть в число освобожденных четырех счастливчиков было особенно соблазнительно в период промышленного скачка - когда на гражданское поприще, в промышленности, в банках, открывалась возможность сделать быструю карьеру. С другой стороны, в армии тяжесть и суровость службы все увеличивались, и вооруженные силы неохотно встречали более избалованных и склонных к критике горожан.

Во время войны с Россией огромные потери и формирование новых частей крайне обострили потребность в офицерах. Но, все же, японское командование не пошло по пути фабрикации прапорщиков из интеллигенции, что помогло бы быстро ликвидировать недостаток в комсоставе. Японская армия предпочла временно перейти к неудобоуправляемым ротам в 300 человек и производить унтер-офицеров в зауряд-офицеров - лишь бы не посягать на чистоту офицерской «касты».

Проведенное в 1909 г. обследование студентов, подлежащих призыву, вскрыло факты, поразившие японскую общественность: 40% студентов перед призывом служили молебны богам с просьбой, чтобы ужасы военной службы их миновали; 10% студентов, настроенных более материалистически, прилагали усилия к тому, чтобы усовершенствовать свои физические недостатки; 9% студентов фактически нанесли своему здоровью существенный ущерб; 5% студентов (всего обследовалось 642 студента) из числа попавших на военную службу покончили жизнь самоубийством.

Чтобы противодействовать этому отрыву интеллигенции от армии, средняя школа Японии была серьезно военизирована. Уроки гимнастики, строевой подготовки, военные прогулки, учение с ружьями, стрельба, участие в маневрах и на различных патриотических демонстрациях заняли в жизни школы серьезное место (российские кадетские корпуса едва ли были более военизированными, чем любое гражданское учебное заведение в Японии).

Затем был введен институт вольноопределяющихся и прапорщиков. Количество вольноопределяющихся достигало 3500, и половина их сдавала испытания на прапорщика.

Военизация средней школы дала весьма относительные плоды: из десятка окончивших среднюю школу едва один, в итоге, попадал на военную службу.

При таких отношениях между буржуазией и армией, естественно, офицерский корпус оказывался чрезвычайно слабо связан с крупной буржуазией. Японские офицеры - частью внуки не успевших адаптироваться в новой обстановке самураев, военной свиты феодальных властителей, частью выходцы из мелкой буржуазии; фактически они представляли сколоченный в особую касту деклассированный элемент. Последнее обстоятельство всегда представляло определенную угрозу для парламентаризма в Японии, но на значительном протяжении истории японской армии антипарламентские тенденции японских офицеров сдерживались авторитетом клановой организации.

Комсостав Японии, особенно высший, поставлялся преимущественно кланом (землячеством) Циосю. Достигшие высших ступеней иерархии тянули за собой своих земляков. Но в 1924 г., когда проводилось резкое сокращение армии, партия Сейю-кай, с которой клан Циосю был тесно связан, находилась в оппозиции - и это положение было использовано политическими противниками для того, чтобы при увольнении в отставку 8000 офицеров разгромить бывшие до того почти монопольными позиции клана Циосю в комсоставе армии. Авторитет клановой организации был в корне подорван, но парламентаризм на этом ничего не выиграл: он только расчистил путь милитаризму, быстро охватившему толщу японского комсостава.

Сильная часть японской армии – унтер-офицеры. Они пользовались среди солдат большим авторитетом, что свидетельствовало о тщательности воспитательной работы. В основной массе унтер-офицеры образовывались из охотников, добровольно согласившихся оставаться на военной службе 4 года вместо обязательных 2 лет. Число таких охотников было весьма значительно, и командование производило строгий отбор. Известный кризис унтер-офицеров японская армия пережила в 1908 - 1913 г.г. В этот период, с одной стороны, требования для унтер-офицеров ужесточились - вследствие формирования новых частей. С другой стороны, вследствие бурного развития промышленности, временно ликвидировавшего безработицу и вызвавшего некоторую возможность заработков «на гражданке», количество кандидатов на сверхсрочную службу резко уменьшилось. Процент унтер-офицеров в эти годы сократился почти вдвое. Резкое улучшение материальных условий службы унтер-офицера позволило преодолеть этот кризис. Количество унтер-офицеров в армии в связи с нарастающим техническим оснащением возрастало. Японская армия вообще имела чрезвычайно многочисленный комсостав: 1 офицер на 15 солдат, 1 унтер-офицер - на 8 солдат.

С 1920-х гг., соответственно, увеличилось количество призывных участков с преобладающей пролетарской прослойкой. У японских офицеров такие районы квалифицировались как «скверные». Аттестация призыва с такого «скверного» округа была следующей: 50% призывников служат охотно и хорошо, 16% составляют «равнодушные», 13% облачаются в военную форму лишь из страха перед законом, 20% идут в армию, нисколько не обнаруживая доброй воли. Естественно, при призыве военное командование охотно пропускало в армию крестьянский элемент и выдвигало особенно строгие требования к приему пролетариев. Но и в этот период японская армия в основной своей массе оказывается по-прежнему крестьянской: процент крестьян, попадающих в армию, вдвое больше процента горожан. И когда в начале 1930-х г.г. в Японии обострился крестьянский кризис, это сильно обеспокоило военное руководство Страны Восходящего Солнца: военный министр Араки считал необходимой предпосылкой успешного вступления в войну проведение закона о льготах крестьянству (по долгам и в сфере арендных отношений).

Каковы же были основы обработки поступающего в японскую армию личного состава? Преподавание «катехизиса», разъясняющего императорский рескрипт 1882 г., сохранилось. Новую исходную линию дал устав внутренней службы 1908 г. Япония становилась индустриальной страной, и новые производственные отношения грозили подточить старые моральные устои армии. С другой стороны успехи, одержанные над русской армией, убедили японцев, что годы их ученичества в военном деле можно считать оконченными. Посчитали, что в Европе еще можно заимствовать технические новинки, но в строительстве вооруженных сил Япония может вполне встать на свои собственные ноги. Прорвалась наружу тяга японской военщины к самобытности.

В этих условиях на место бесцветного перевода с немецкого народился устав внутренней службы 1908 г. - блистающий всеми оттенками конфуцианской фразеологии и являющийся подлинно азиатским, а не европейским, уставом. Основной упор этого устава - на восстановление национальных традиций и борьбу с революционными настроениями, так называемыми «опасными мыслями». Философская подоплека устава заимствована (Япония все же была немыслима без заимствований) у Конфуция. Индивид смертен и изменчив, ему противопоставляется общество - вечное и неизменное. Чтобы обеспечить целостность общества, личность должна быть подавлена и потоплена в этом обществе. Существует два пути подчинения и преодоления личности: 1) внедрение уважения к традициям с наивысшей его формой - культом предков; 2) обычаи: пусть индивид воздерживается от внешних проявлений своих чувств, опасных для общественной гармонии, и принуждает себя к определенным жестам, к известному способу действий, к облечению своих поступков в определенную форму. Прототипом любого общества является семья. Власть отца, почтение детей составляют тип великой власти и подчинения. Казарма должна стать семейным кругом, офицерам вручается отцовская власть, а солдаты обязаны сыновней почтительностью.

Немецкая строевая муштра и учебный шаг отменялись. К чему практиковать грубую и внешнюю муштровку в немногие часы строевых занятий, когда солдат теперь подвергался несравненно более утонченной муштровке в течение всего времени его пребывания в казарме?

Офицер был обязан овладеть сознанием солдата, а для этого требовалось следить не только за каждым поступком, но и за каждым словом и даже мыслью последнего. Офицеру вменялось в обязанность обедать в казарме, а солдаты должны ему помогать и доносить о каждом неудачном выражении и поступке товарища. Солдатская служба продолжалась с момента пробуждения до отхода ко сну. Вход в казарменное расположение для посторонних был запрещен и тщательно охранялся. Письма прочитывались начальством. Можно было читать лишь те газеты и книги, которые были одобрены командиром полка. Солдат не мог иметь собственных вещей. Запрещались отлучки солдата из казармы в будние дни, и сводились к минимуму отлучки по праздникам (последние допускались лишь 5 раз в год – и до 21 часа). Развлечение - кинематограф – допускался лишь в составе команды и под наблюдением начальства.

В японской литературе касательно вышеизложенного встречались такие мысли: «Военных нельзя смешивать с чиновниками. Салютационная стрельба в день рождения императора, присутствие на церемониях в память воинов, погибших за честь и покой родины, и много других обязанностей - вот их специальность. Но нет такой специальности - отдыхать по праздникам. В средних и низших классах японского населения мало кто отдыхает по праздникам. Рабочие имеют 2 дня отдыха в месяц, прислуга – только 3 или 4 отпускных дня в год, которые она может провести дома; у крестьян отдыха почти никогда нет. Предполагали совершенно уничтожить праздничный отдых для солдат. Это было бы действительно немного тяжело, и поэтому решили устроить в казармах особые комнаты, где солдаты могли бы по праздникам отдыхать. Дать нижним чинам свободу увольнений - значит поощрять их к дурным знакомствам...» (из разъяснений генерала Нагаока).

Жизнь японского солдата оказалась окутанной обрядами и церемониями, вскоре перешедшими в обычай. Она начиналась торжественной передачей родителями сына командиру полка, который отвечал речью, излагающей обязанности отца, сын которого - солдат. В торжественной обстановке производилась выдача оружия или постановка первый раз расчета к орудиям. Церемония сопровождала производство новобранца по окончании обучения в солдаты первого разряда. Каждый прибывающий в полк или убывающий офицер торжественно представлялся солдатам всех рот. Императорские праздники и военные юбилейные дни (14 в год) знаменовались особенно торжественными церемониями и (нередко) грандиозными пьянками в казармах. Увольнение в запас требовало производства двух парадов. Перечислить все нюансы полностью мы не в состоянии, поэтому и не будем пытаться. Главное – общая картина. Часто на торжества привлекались военизированные школы и союзы резервистов. Отправление войск на ТВД (например, в Манчжурию) сопровождалось пышными демонстрациями. Даже маневры, зачастую, из войсковой учебы превращались в церемонию: местные патриотические организации сопровождали походные колонны войск, путая картину развертывания.

Ставка на внешний лоск отошла на второй план: офицеры перестали щеголять, на учениях ложились в грязь наравне с солдатами и вместе с ними проделывали все гимнастические упражнения.

В целях борьбы со страхом смерти в японских войсках стала культивироваться «заповедь» - невысоко ценить жизнь человека, особенно солдата. Военный устав гласил: долг солдата тяжелее горы, а смерть легче пуха. И солдат привыкал к этому постулату уже в мирное время. Так, несчастные случаи были многочисленны и при обучении войск в мирное время. Иногда при совершении в летний зной рекордных походных движений (до 70 км в сутки) имели место десятки смертельных случаев – от солнечного удара. Но они оправдывались тем, что тренировка солдата должна доводиться до крайних пределов, а лес рубят - щепки летят. «Профессия командира в том и заключается, чтобы бросать людей на смерть».

Дисциплинарные отношения в японской казарме были напряженны, внимательная слежка сопровождала каждое движение солдата, но неопытному наблюдателю могло показаться, что внешние формы дисциплины пришли в упадок: за обеденным столом младший офицер спокойно спорил с командиром полка, в казарме офицеры, как будто даже в ущерб своему достоинству, держатся запанибрата с солдатами, стремясь сколь это возможно поддержать патриархальные отношения. Однако последние были обречены на уничтожение самим ходом развития индустриальных отношений в Японии.

Следует признать линию, взятую Уставом внутренней службы 1908 г., - сильнодействующим средством. Замена муштры достижением самого существа одиночной подготовки представляла несомненный плюс. Из армии, закованной в традиции, обычаи, обряды и церемонии, был создан серьезный оплот не только в борьбе против врага внешнего, но и внутреннего. Вместе с тем, средневековые основы ее воспитания делали затруднительным следование по пути прогресса в чисто военных вопросах. Тактика армии, принципиально культивирующей старые традиции и обычаи, просто вынуждена отставать от требований времени.

Летопись войны с Японией (№ 2. С. 27.) следующим образом формулировала слабые и сильные стороны японского бойца (естественно, с точки зрения европейского наблюдателя): «В чем заключаются сильные и слабые стороны личного состава японской армии и флота? Русские, германские и французские офицеры, наблюдавшие японские войска в их боевой деятельности и мирной работе, дают почти тождественный ответ на этот вопрос. Массы населения, из которого вышли военные силы, характеризуются физически слабыми, но с закаленными нервами, лишенные инициативы и способности рождать плодотворные мысли, но чрезвычайно самолюбивыми и обладающими среди многих других качеств необыкновенно развитой, доведенной до виртуозности способностью подражать. Свойства эти перешли и к военному составу. Японский солдат ловок, хороший гимнаст, но слишком слаб для перенесения трудностей военной жизни в течение продолжительного времени; он редко понимает идею того, что ему показывают, чему его учат, но с фотографической точностью копирует внешние приемы. Он легко дисциплинируется и его «вымуштровка» бросалась в глаза всем наблюдателям. Презрение к смерти, присущее всем народам желтой расы, и сильно развитое чувство чести рождают у японских военных спокойную храбрость. Порядок, cпокойствие, дисциплина и полнейшее безмолвие - так характеризует прусский генерал Янсон поведение наблюдаемых им японских войск. В корпусе офицеров развито чувство товарищества, преданность военному делу, способность к упорной, настойчивой работе. Но он работал спешно и не всегда целесообразно, а главное ему не удалось понять и усвоить внутреннее содержание того образца военного устройства, который он насаждал с бесспорной энергией. Внутренние порядки в армии настолько тяжелы, что вызывают нередко случаи самоубийств и побегов; смертность велика и в мирное время; инициатива в войсках развита слабо; понимание тактики и других отраслей военного искусства чисто формальное».

Продолжение следует

Статьи из этой серии

Армия Страны Восходящего Солнца 100 лет назад. Ч. 1. Скачок из средневековья в XX век